мир магии
Волховник
Благодаря обращению восточных и южных славян в христианство появилось не только некоторое количество памятников, переведенных с греческого языка, но и вполне готовая система цензуры в форме списков истинных и ложных книг. Эти списки иногда сравнивают с латинским Index librorum prohibitorum, и в современных русских исследованиях для определения этого жанра нередко употребляется термин индекс. Следует, однако, иметь в виду, что латинский памятник на самом деле представляет собой контрреформационную меру XVI века, принятую для множества печатных книг, и отличается по объему (и по назначению) от относительно кратких греческих и славянских списков. Списки представляли собой выборки из патристики и постановлений церковных соборов и служили предостережением против неканонических и еретических книг (в первой части индекса обычно дается перечень апокрифических и еретических сочинений), а также частично для идентификации магических и гадательных текстов (эта часть памятника наиболее вариативна и в России может быть связана со специфически русским контекстом).
Следует согласиться: когда в русском списке появляется новый пункт (чаще всего это происходило в XVI— XVII веках), он относится к чему-то особенному, что лишь недавно стало предметом беспокойства для церковных властей. Лучший пример тому — Аристотелевы врата, сочинение по геомантии, упоминаемое в постановлениях Стоглавого собора 1551 года. Более загадочный памятник, фигурирующий в нескольких списках ложных книг, — это Волховник.
К XVI веку появился полный список таких примет. Пять рукописных вариантов описания Волховника, представленные А.И. Яцимирским, имеют одинаковое начало: Волховник, волхву-юще всякими коби, птицами и зверьми, еже есть...; затем следует перечень примет (римские цифры указывают на номер, присвоенный спискам А.И. Яцимирским).
Далее во всех списках, кроме XII, следует Птичник различных птиц:
Все списки, кроме XII, затем упоминают, по-видимому в качестве самостоятельного текста, Стенощелк и Лопаточник и другие волхвования различныя.
А.Н. Пыпин в статье об истории ложных книг, пожалуй, первым обратил внимание на этот памятник. Но он был введен в заблуждение тем, что некоторые из содержащихся в нем примет совпадают с приметами из другой гадательной книги — Трепетни-ка, — в которой предсказания делаются на основе зуда или вздрагивания различных частей человеческого тела (пальмомантия — способ гадания, очевидно, заимствованный из Греции). Это недоразумение было впоследствии поддержано М.Н. Сперанским во введении к его изданию Трепетника. Сперанский пришел к выводу, что Волховник есть не что иное, как название сборника или цикла известных и по отдельности текстов, таких как Птичник (гадание по птицам), Трепетник (пальмомантия), Путник (см. с. ХХХХ выше). В то же время Сперанский отметил, что в ряде списков разные приметы, присутствующие в книге, заменили собой заглавие Волховник, который, иными словами, являлся сборником, объединявшим различные книги и магические практики.
Вероятно, дело обстояло именно так. Чарльз Бэрнетт обратил внимание на две латинские рукописи XI и XIII веков, в которых содержатся гадательные таблицы под названием Tabula prenostica Salomonis. На горизонтальной оси таблицы даны названия двенадцати знаков зодиака; на вертикальной оси — перечень двадцати четырех неожиданных событий. Такая же гадательная система представлена в Liber Zebelis, опубликованной в XVI веке немецким алхимиком Германом Кунратом. Большая часть неожиданных событий, которые перечислены в этих сочинениях, почти полностью совпадает со списком примет из русских индексов запрещенных книг, что видно из латинского списка, приведенного ниже:
De sonitu domus дом скрипит
De tinitu aurium в ушах звенит
De voce corvi ворона каркает
De voce galli петух кричит
De motu oculorum глаз дрожит (глазной тик)
De sonitu ignis огонь шипит
De ululatu canis собака воет
De voce soricis землеройка пищит
De incensis vestibus одежда сгорит
De terremotu земля дрожит
De clamore gatte кошка кричит
De inquinata veste femore платье запятнать [?fetore] ( загрязнить)
De casu avis iuxta te in via птица падет на пути
De subito candela extincta свеча погаснет
De intuitu gatte in foramine увидеть кошку через отверстие
De pulsu brachii судорога руку сведет
De pavore somnii ночной кошмар
De occursu fere дикого зверя встретить
Si sorex vestimentum roserit землеройка в платье дыру прогрызет
De eo si vestimentum lanerit землеройка платье порвет
De subito incursu bestie in curte зверь во дворе
De crepitu ignis огонь трещит
Si ignis sintillat искры из огня
Si vestimentum inquinatum платье кровью sangui(ne) запятнать
Разночтения в славянских списках в большинстве случаев объясняются просто ошибочным прочтением: кошка во сне — это явно неправильное чтение слов кошка в окне (такого рода ошибку легко совершить, если знать, что кошки неизменно упоминаются в сонниках ); гость и горесть в пункте 30 также легко спутать.
Латинские и славянские списки настолько близки, что это заставляет предположить общий для них источник. Но есть и некоторые различия: одежда (п. 9 латинского списка) в русском превратилась в нечто (п. 15); пункты 10, 12 и 24 латинского списка в русском списке пропущены; птица падет на пути (п. 13 латинского списка) в русском представлено как падет человек (п. 19); дикий зверь (п. 18 из латинского списка) в русском становится слепцом (п. 14); зверь, вошедший во двор (п. 21 латинского списка), оборачивается совсем уж неожиданными волами-содомита-ми (!) в русском списке (п. 22). За всем этим, возможно, стоят просто ошибки при переводе или даже при переписывании на каком-то этапе передачи русского текста. Приписки, имеющиеся в славянских вариантах, не соответствуют ничему в латинском тексте и, вопреки говорящему названию (Птичник), не являются приметами, связанными только с птицами. Эти элементы перечислены в качестве самостоятельных пунктов в перечне отреченных книг, приведенном Н.С. Тихонравовым: 90. Птичник различных птиц: воронограй, куроклик, сорока пощекочет, дятел; 91. Трепетник: мышца подрожит, лопатонник, волхвования различная; 92. Путник, книга, в ней же есть писано о встречах коби всякия еретический, слепца стретить; 93. Сонник.
Русские списки истинных и ложных книг содержат значительное количество искаженных сведений, поэтому вполне вероятно, что под именем Волховника скрывается искаженное описание Tabula prenostica Salomonis или близкого по характеру текста, смешанное впоследствии с элементами описания других текстов. Исходя из русских описаний Волховника, нельзя сделать вывод, что эта подборка примет была когда-нибудь связана с зодиаком; возможно, латинская Tabula возникла в результате совершенствования того, что первоначально было простым набором предзнаменований, или же, наоборот, русский текст является упрощенным вариантом более изощренного латинского текста (Tabula).
В России существует, безусловно, некоторое количество народных поговорок и суеверий (которым можно найти параллели в других культурах), сходных с предсказаниями Волховника; в самом деле, трудно представить себе что-нибудь в сельской жизни любого народа, чему не приписывалось бы значение приметы.
Достаточно нескольких примеров: множество примет основано на звоне в ушах, на вздрагивании глазных век или мышц тела, и некоторые из этих примет содержатся в Трепетнике, о котором уже говорилось выше. Карканье вороны предвещает смерть, а мышиный писк — голод; если мышь прогрызет дыру в чьей-то одежде, этот человек умрет; внезапно погасшая свеча предвещает приход гостей; скрип в доме или уголек, вылетевший из огня, — тоже широко известные приметы. Предсказания по поведению цыплят, то тому, откуда раздается вой собаки или ржание лошади, являются обязательным элементом различных гаданий (особенно под Новый год) о будущем супруге; кот, умывающийся на печи, описан среди примет, которые знала Татьяна в пушкинском Евгении Онегине (5, V). Вероятно, названные популярные приметы и восходят к Волховнику, но, к сожалению, мы не можем проверить эту гипотезу, поскольку русский текст памятника до нас не дошел, а многочисленность народных суеверий такого рода делает совпадения неизбежными. Так, одна рукопись XVIII века, содержащая перечень игр, развлечений, суеверий и примет (которые названы проклятыми и за которые налагается епитимья), включает большинство перечисленных выше примет вперемежку с предсказаниями из Трепетника и многими другими народными суевериями и способами гадания (как, например, кормление медведя для узнавания пола будущего ребенка), а также с упоминаниями игры на музыкальных инструментах, игры в шахматы, в кости и в карты.
О том, насколько трудно разграничить народную и книжную традиции или охарактеризовать взаимодействие между двумя традициями (в случае, если оно имело место), свидетельствует вывод, к которому пришел М.Н. Сперанский в публикации, посвященной Трепетнику. Исследователь полагает, что большинство примет, опубликованных В.И. Далем, на самом деле не собраны им среди живых носителей традиции, как это утверждал сам Даль, а заимствованы им из рукописных Трепетников. В.И. Даль мог прибегнуть к этому небезупречному способу, чтобы облегчить выполнение стоявшей перед ним задачи, так как считал эти приметы народными по происхождению и не подозревал, что они имеют книжную предысторию, которую можно проследить вплоть до античных прототипов. Даля, конечно, можно извинить за проявленную им самонадеянность в отношении различения фольклорного и книжного происхождения отдельных примет, поскольку в его время они были широко распространены в народе.
Ч. Бэрнетт полагает, что в основе опубликованного им латинского списка лежит скорее греческий, а не арабский оригинал. Русские описания Волховника датируются гораздо более поздним временем, чем латинские тексты. И можно предположить, что источником русского текста послужил греческий оригинал (если перевод осуществлен до конца XV века) или же текст на латинском, польском, немецком или даже древнееврейском языках (если перевод сделан в конце XV или в XVI веке — именно с этих языков в это время переводится на русский основной массив гадательной литературы). Непосредственный арабский источник маловероятен, но византийский вполне возможен.
А.И. Яцимирский привлек внимание исследователей к ряду ранних переводов на славянский язык (Хроника Георгия Амартола, предисловие к Житию Иоанна Златоуста, сочинения свв. Кипри-ана и Ефрема и др.). В них осуждается вера в такие приметы, как скрип стен, карканье ворона, писк мышей. Эти три знамения особо упоминаются в первом наставлении Иоанна Златоуста о крещении как нелепые суеверия греков и представляют собой своего рода общее место; в Слове 11 Златоуст вновь возвращается к знамениям, оракулам, знакам, наблюдению дней и часов, приметам, амулетам и заклинаниям как к дьявольским оболыценьям, от которых, принимая крещение, следует отречься. В Слове 12 он вновь говорит о знамениях (встреча с одноглазым или одноногим человеком — плохая примета, встреча с девицей — предвещает неудачный день, с блудницей — предвещает счастливый день); о привязывании монет с изображением Александра Великого на запястья и лодыжки в качестве амулетов; о заклинаниях, которые произносятся старыми ведьмами. Данный предмет явно привлекал Иоанна Златоуста — в его комментарии на Послание к Ефесянам имеется еще один перечень примет, популярный среди его современников греков. В нем упоминаются: крик петуха как имеющий решающее значение для заключения сделок; надевание обуви на левую ногу прежде правой как плохое предзнаменование (выйти за порог с левой ноги также считается плохой приметой); глазной тик, крик мула, чиханье, звук ткацкого станка. Многие из этих примет были хорошо известны в России еще совсем недавно.
Вероятно, в России произошло следующее: связка примет из текста-источника, подобного Tabula prenostica Salomonis, сначала была включена в список ложных книг как цитата; со временем эта подборка утратила свою текстовую целостность и уже не опознавалась в качестве самостоятельного текста ни составителями индексов запрещенных книг, ни последующими комментаторами. Последним этапом стало беспорядочное перемешивание этих примет с приметами из других источников. Несмотря на обвинение в недобросовестности, предъявленное Сперанским Далю, совпадение некоторых примет из книжного текста с приметами из народных верований и присловий не обязательно свидетельствует об их позднем или литературном происхождении. В то же время в крайне эклектичном мире магии и ворожбы распадение изначально цельного текста на отдельные приметы и их последующая связь с широко известными народными поверьями делают вполне возможным возрождение книжных примет в качестве народных.
Читать далее:
Толкования снов и гадания, связанные с человеческим телом
